Олег Александрович

Чарльз Б. Лумис – «Крошка Мод и ее мамочка». Иллюстрация Питера Ньюэлла /Peter Newell/ на обложке издания 1909 года.

   В извозчичьей коляске четырехколесной ехала однажды по улице крошечная девочка по имени Мод. В коляску впряжена была пара коней с четырьмя парами ног на их обоих, и правил конями извозчик — с обеими двумя ногами своими всеми при нем, — и восседал он на переднем сиденье. Бок о бок с ним крошка Мод сидела, а с ее дорогой мамочкой бок о бок на заднем сиденье никто не сидел (не подумайте только, что некоему ничтожеству не дозволила мамочка с собою рядом присесть, и тот принужден был стоя ехать; нет, просто в коляске кроме извозчика, крошки Мод и ее дорогой мамочки никого вообще не было).
( Read more... )

   Крошка Мод сидела однажды днем подле своей мамочки, и та для любимой дочки читала вслух очередную главу из очень интересной книжки.

   В свои года крошка Мод уже знала, что в высшей степени невежливо перебивать своими словами всякого, кто, делая нам одолжение, читает нам вслух что-то занятное и полезное; поэтому, когда заметила она в смежной комнате язычок пламени, который плясал, виясь и крутясь, на краешке портьеры, мамочке говорить ничего она не стала. Понадеялась лишь она, что глава в книжке не слишком уж длинной будет; да еще и подумалось ей, что утомится вдруг язычок тот виться и крутиться, и пляску свою сам решит прекратить.

   Но глава та в книжке очень длинной и очень занимательной была, и пока мама продолжала ее читать, крошка Мод со своего места углядела вскоре, как заплясали на портьере и другие язычки — подле того, кто пляску первым на ней затеял.

   Покрутившись и повихлявшись, принялись затем те язычки полизывать деревянную спинку стула, стоявшего возле портьеры; а уж если начинают такие язычки что-нибудь полизывать, — жди наверняка: превратят быстро они в золу всё-всё, что по натуре своей к возгоранию склонно!

   И крошке Мод, — оттого что правила учтивости очень уж строги все, — даже досадно немножко стало.

   «Но нет! мамочку мою, которая по доброте своей не пожалела выкроить для меня часок времени, прерывать не стану я!» — подумав, в конце концов сказала она себе (рта, впрочем, не раскрыв).
( Read more... )

   В сей день и в час сей, когда полыхает за решеткой камина огонь, и поверх кубка моего витают пары горячего грога, слогом стародавних времен сказителя веду я сие повествование мое.

   Некий муж держал путь возвратный к своему дому, отстроенному в наших местах неподалеку от одинокой горы, у подножия коей преставившихся погребают. И узрел вдруг он лежащую в дорожном прахе подкову лошадиную. Возрадовался путник удаче такой, сжал и потер в великом довольствии ладони он и молвил себе: «Благословенье, верно, Небес самих вспомогло углядеть мне на моем пути подкову эту. Одарит премногим добром она и меня самого, и семейство мое, поскольку сам перст провидения кажет мне на нее на дороге сей, и, право, скудность ума выказал бы я, если б прошел сейчас мимо и оставил лежать ее здесь». Уложил он заботливо подкову в карман, вшитый с изнанки в ту часть одеяния, кою называем мы фалдою, и, ликом сияя от счастия, двинулся с быстротой по дороге в сторону дома.

   Муж тот, замечу, личностью незаурядной выказывал себя; говоря иначе, и складом мыслей, и некоими порой чудачествами в деяниях своих отличен немало он был от всех благоразумных, наводящих скуку людишек. И потому, едва по прибытии восприяло путника чрез входную дверь лоно обиталища его, объявил он себе громко: «Поспешу же теперь прибить я подкову эту в гостиной над дверьми, дабы день и ночь источала добро она на всё и на всех в дому моем; ибо бабушка, помню, говаривала не раз мне, что заключена всегда благостность немалая во всякой найденной на дороге подкове!»

   Взял муж в правую руку плотницкий молот, в левую гвоздь крепкий, стал на сидение стула, и пригвождать принялся подкову к балке над дверным проемом.

   Примем же теперь во внимание обстоятельство мы то, что муж сей годами ранее женою обзавелся — женщиной заурядной до безнадежности; более того, любые чудачества каких бы то ни было людей незаурядных ненавистны всегда ей были. Вымешивала она подле кухонного очага своего в те минуты тесто для выпечки, — ибо, замечу, вряд ли сыскать смогли бы вы на всем взморье окрестном другую такую же хлопотливую и прилежную хозяйку дома, — и долетели внезапно до ее слуха громкие стуки молота из комнаты, кою почитала она предметом особой своей гордости. Бросив свое тесто, ринулась опрометью в гостиную она, — и что в ней углядела? Углядела стул у входа стоящий, возвышаясь на коем, муж ее ударами молота скрепить пытается связью неразрывной подкову лошадиную со стеною гостиной над дверью. Рассерженная немало деянием таким, да и всей вообще мужниной незаурядностью, подбивающей его раз от разу ко всякого вида чудачествам, увещевать принялась кротко его она:
( Read more... )
**
Об авторе:

Палмер Кокс / Palmer Cox (1840 – 1924) — знаменитый канадский писатель и художник-иллюстратор. Большую известность во всем мире принес ему цикл сказочных книжек о приключениях «брауни» — крошечных, подобным эльфам человечков (вышедшая в свет в 1887 году первая книга цикла “The Brownies, Their Book” издана была на русском языке в переложении Анны Хвольсон в 1889 году под названием «Царство малюток. Приключения Мурзилки и лесных человечков»).

Охотники на уток. Фрагмент литографии, 1854 г.
***

   Майк и Пат, в поисках наивыгоднейшего для охоты на уток места, переплывают в лодке озеро. Майк сидит на веслах, Пат стоит впереди у носа и, держа в руке дулом вниз ружье, осматривает берега. Вдруг — бах!! — случайный выстрел: заряд из ружья Пата пробивает внушительных размеров дыру в днище лодки.
   — Чурбан!! — подналегши изо всей мочи на весла, кричит Майк напарнику, который, не выпуская из рук ружья, озадаченно оглядывает фонтанчик у ног своих. — Чего стоишь-то как столб?! Приткни дыру чем-нибудь, и воду, воду давай-ка вычерпывай ты за борт! Что, нечем?! Так ты горстями — горстями черпай, давай, ее!
   — Спокойно, Майк! — ответ дает, повернувшись к нему, Пат. — Чурбан, говоришь?! Если кто чурбан здесь, так это, знай, ты, Майк! В школу в детстве ходил, и что, ничего совсем вынести не сумел из нее ты?! Вот, смотри, сколько натечет оттуда, столько ж отсюда — сюда вот смотри — и вытечет!
   Бах!! — зарядом из второго ствола пробивает днище он поближе к корме.

***
Материал из книги “Irish Yarns Wit and Humor”, No. 2; published by Wehman Bros. /Mike and Murphy had hired…/
© Перевод. Олег Александрович, 2025
ОРИГИНАЛ

Ланкаширская быль

   Часы в таверне «Белый Бык» изготовились уже бить полночь, когда Габриэль Фишер, распрощавшись с компанией веселых гуляк и с огромным уютным камином, в коем полыхало изрядной величины бревно, крикнул верного своего пса Тротти, вышел на воздух и пошагал по освещенной лунным светом дороге к своему дому — путь к которому был неблизок и затянуться мог часа на два или даже поболее.

   Ночь была морозной и ясной; лишь изредка крохотные облачка прикрывали на минуту-другую светившую ярко  в те часы луну.

   Габриэль прошагал быстро по затвердевшей от мороза дороге между двумя рядами домов, составлявших целиком деревеньку Лонгридж, и вскоре пошел уже в гору — одолевать подъем на перевал через Тутал-Хайт. Напевал негромко на ходу песенку он, из услышанных только что в таверне, и временами, всякий раз, когда в памяти его всплывала занятная смешная историю, рассказанная там же одним старым пройдохой, заливался на короткое время хохотом.

   Скоро с самого верха перевала открылись его взору красивейшие виды долины Чиппинга. В свете луны различались внизу далекие фермерские домики с побеленными стенами; окна в них не светились, поскольку обитатели всех жилищ тех давно уже крепко спали. Легкие ветерки перешептывались в густых ветвях пихт, слева и справа нависавших над дорогой.

   Безлюдность и тишина вокруг навевать стали мало-помалу Габриэлю чувство тревоги. Признаваться самому даже себе, что нечто, как живое, так и неживое способно его напугать, ему не хотелось, конечно, тем не менее никак не мог отогнать он от себя пробудившееся желание шагать в тот час через Тутал-Хайт с каким-нибудь компаньоном рядом с ним сбоку, а не с одним только псом своим. Припомнилось ему вдруг, что не далее как прошедшим днем свиделся он с одинокой сорокой: с настойчивым стрекотом покружилась над ним она, — недобрый для всякого, кто в том разбирается, знак; промелькнули еще в памяти и жуткие истории из книжонок «Балюстрадные фигурки», «Зеленозубая Джинни» и прочих всех им подобных, коих начитался немало он в детстве и юности. Попытка посмеяться громко над своими воспоминаниями такими получилась у него, вынужден был признать он, деланной, фальшивой.

   — М-да… а до Кемпл-Энда топать ведь мне еще, да топать… — пробормотал он.
( Read more... )