Лаймен Ф. Баум. «Дело о расхищении пудингов».

[oleg_alexandrovich]

(К началу)

Перевод тринадцатой сказки (“The Stolen Plum-Pudding”) сказочного цикла “The Magical Monarch of Mo” Лаймена Фрэнка Баума (Lyman Frank Baum).
© Перевод. Олег Александрович. 2023, 2024
Иллюстрации: Фрэнк Вер Бек (Frank Ver Beck), 1903г.
***

   Заподозрил однажды Король, что на дворцовую плантацию пудингов — что с изюмом и орехами — наведываться тайно стал некий злостный расхититель. Каждый день Его Величество тщательно осматривал лозы, и сомнений в конце концов никаких у него не осталось: все пудинги, которые днем раньше примечал он дозревшими почти, после каждой ночи бесследно с лоз исчезали.

   Король вызвал к себе Трех Мудрецов своих и повелел им провести расследование — по результатам которого расхитителя можно было бы изловить и доставить во дворец.



   Мудрецы уселись с удобством, прикрыли глаза и стали думать, думать, думать, — и так долго и скрупулезно ворошили они в думах своих все возможные варианты разрешения заданной Королем головоломной задачки, что сморил их в конце концов сон. Проспали ученые мужи остаток дня и всю ночь, и пока спали они, плантация пудинговая опять пострадала, и весьма заметно, от тайного визита злоумышленника. И Король в праведном гневе своем пригрозил отоспавшимся всласть Мудрецам, что запретит он на веки вечные подавать им на десерт пирожные и мороженое, — если за три дня расхитителя они ему так и не назовут.

   Грозное монаршее слово подстегнуло Мудрецов как удар хлыста, — и, недолго посовещавшись, поспешили они объявить Королю, что, по общему и бесспорному их заключению, пудинги расхищает не кто иной, как Хитрый Лис.

   Тотчас выслал Его Величество в лес отряд солдат; те Лиса быстро сыскали, схватили, доставили во дворец и подвели к трону, на коем восседал монарх со скипетром и державой в руках и с короной на голове.

   — Ну, вот же, мистер Лис! — воскликнул Король. — Вот же мы тебя, наконец, и изловили, и так скоро!

   — Да-да, похоже на то, изловили, — спокойно отвечал ему Лис. — Но не соблаговолит ли Ваше Величество дать мне пояснение, по какой же такой причине оторвали вдруг меня от моего дома, от жены моей и детишек и принудили предстать сюда пред вами? Неужто в каких-то презренных преступных деяниях меня вы заподозрили?

   — Ну-ну, давай-ка теперь скажи мне, что не ты, никак не ты пудинги — с изюмом и орехами — покрал у меня!

   — Прошу прощения я у вас, Ваше Величество, за то, что вынужден буду возразить вам, но знайте — не крал я у вас ничего, — объявил Королю Лис. — И невиновность мою доказать сумею я с легкостью. В какое точно время похищены были у вас ваши пудинги?

   — Бо́льшая их часть пропала с лоз сегодня, рано утром, когда трое моих Мудрецов еще спали.

   — О, но тогда злоумышленником, который оборвал их с лоз и съел, или, возможно, куда-то унес, кто угодно мог быть, Ваше Величество, но только не я! Вы, я не сомневаюсь, снимете с меня свои подозрения сразу после того, как выслушаете мой рассказ.

   — Ах! так ты историю мне какую-то рассказать собираешься? — задал ему вопрос заинтригованный Король. Его Величество ужас как любил слушать всякие истории!

   — История эта моя недлинна, Ваше Величество, однако она даст вам неопровержимые доказательства моей непричастности к приписываемому мне деянию.

   Король закинул ногу на ногу и засунул руки в карманы, а трое Мудрецов прилегли у подножия трона. Лис же сел пред ними и начал свой рассказ:

   ИСТОРИЯ ХИТРОГО ЛИСА

   «Последний месяц сыровато было в логове моем и зябко; и, верно, оттого супруга моя прихворнула: горло болеть у нее стало. Затем и я тоже подхватил простуду, а вскоре и четверо моих лисят пожаловались на боли в горлышках; и жилище наше прямо-таки в лечебницу превратилось!

   Перепробовали мы на себе все-все, какие только знали, снадобья лечебные, но никакой пользы они нам не дали. И, в конце концов, жена попросила меня сходить на консультацию к Доктору Барсуку.

   Рано утром попрощался я с супругой и лисятами и побежал в южную от нас сторону леса — где Доктор Барсук живет.

   Подле докторской норы никто не было; смело шагнул я в темный тоннель-коридор, прошел по нему до двери и постучал в нее.

   „Войдите!“ — услышал я из-за двери голос Доктора; я отворил дверь и вошел — в комнату, со вкусом отделанную и обставленную красивой мебелью. Освещали ее сорок восемь светлячков — сидели они все в ряд под потолком на жердочке. Посреди комнаты стоял глиняный стол, раскрашенный яркими красками, и за столом тем восседал знаменитый Доктор Барсук с очками на носу. Перед ним стояло блюдо с тушеными улитками: Доктор завтракал.

   „Доброго тебе утра, Хитрый Лис! — приветствовал он меня. — Позавтракать ты со мной, вот, не желаешь ли?“

   „Спасибо вам большое, Доктор, но нет, сыт я! — ответил я ему, потому что улитки — кушанье отнюдь не из моих любимых. — Наведался к вам затем я, чтобы порекомендовали вы мне снадобье какое-нибудь для моих детишек: горлышки у них, знаете ли, не один уж день от ангины страждут“.

   „Но как сумел ты понять, что именно горлышки у них больны?“ — поинтересовался у меня доктор.

   „Жалуются они все, что глотать им больно“, — пояснил я.

   „Так повели ты им… ничего вообще… и не глотать!“ — сказал Доктор, поглощая улиток.

   „Сэр! — вскликнул я. — Но ежели совсем ничего глотать они не станут, они ведь от голода помрут!“

   „В том ты прав… прав… — помолчав минуту, согласился Доктор. — Тогда подумать надобно нам о чем-нибудь другом…“

   Не отрываясь от завтрака, Доктор думал, думал — и вскликнул вдруг:

   „Ха! Эврика! Придумал я процедуру — и она, знай, самой результативной будет для исцеления всех твоих питомцев от такого недуга. Как только воротишься домой, вырежи ты своим лисятам их шейки, то есть отдели их все от их головок и туловищ; затем выверни шейки изнанкой наружу и развесь их на кустах под лучами солнца. И когда пропекутся они хорошенько на солнышке и тем излечатся, выправь шейки, то есть выверни их, как положено, изнанкой внутрь, и верни их лисятам на плечики. И головки все на места, разумеется, прикрепи, только не перепутай, смотри! После такого лечения, не сомневайся, горлышки у твоих детей болеть никогда больше не будут!“

   Я сердечно поблагодарил доктора и когда воротился домой, выполнил немедля всё, что предписал он мне; и трое суток вплоть до сегодняшнего дня шеи и моих детишек, и моя тоже, и моей жены висели и подлечивались на солнышке. Как же мы, Ваше Величество, будучи в разобранном состоянии, ухитрились бы раскрасть и поесть ваши пудинги, даже если б вдруг и захотели содеять такое?! Я ведь только час назад шеи наши на места нам всем прилаживать закончил, и тут вдруг как гром с ясного неба нагрянули к нам ваши воины и под арест меня взяли!»

   Лис закончил рассказ, и Король некоторое время оставался в молчании.

   — Горла ваши, как… у всех у вас излечились? — задал наконец вопрос он Лису.

   — О, да! Солнце оздоровило их на славу!

   — Вот видите, — сказал Король, поворотившись к Мудрецам, — без сучка и задоринки сумел Хитрый Лис доказать мне невиновность свою. Расхищение пудингов, выходит, впустую приписали вы ему, и теперь я, конечно, отпущу его домой; но прежде схожу к кастеляну и повелю нагрузить шесть штук корзин бутылками с вишневой газировкой — для отправки их Лису на дом в награду за его честность и законопослушание. Ну а вам, ученые мужи, перестанут отныне, как я вас и предупреждал, выдавать пирожные, — если, когда вернусь сюда, не услышу тотчас я от вас истинное имя расхитителя!

   Охваченные дрожью Мудрецы спешно принялись совещаться, и когда Король вернулся в тронный зал, объявили ему:

   — Ваше Величество, пудинги наши выкрадывал, мы в том убеждены, не кто иной, как Лягуш! Тот самый, вы его знаете, который из великанов, из племени приречных Лягушов-Быков.

   Солдаты, отправленные Королем к реке для поимки подозреваемого, быстро сыскали Лягуша-Быка, схватили его, связали и привели во дворец.

   — Из какой такой нужды дерзнул заняться ты вдруг расхищением моих пудингов! — строго вопросил Король задержанного.

   — Я?! Расхищением заняться?! Ваших пудингов?!! — воскликнул с недоумением Лягуш. — Вы заблуждаетесь, Ваше Величество! Вы, по совсем неясной для меня причине, напраслину на меня возводите! Перво-наперво, знайте вы: пудинги — с изюмом и орехами — даром мне не нужны, ни за какие даже коврижки есть такие пудинги не стану я! И еще: целую неделю вплоть до сегодняшнего дня хлопот у меня возле собственного моего дома хватало, отчего от реки нашей никуда не отлучался я!

   — И мы, я думаю, узнаем сейчас, какие именно дела так долго тебя возле дома удерживали? Рассказывай мне о них всех, слушаю! — повелел ему Король.

   — Расскажу, сей же час расскажу, Ваше Величество, обо всем вам, — и тем сниму с себя подозрения в каких бы то ни было тут у вас расхитительствах!

   Лягуш присел на стоявшую подле трона скамеечку для ног и стал рассказывать:

   ИСТОРИЯ ЛЯГУША-БЫКА



   «Полмесяца назад у меня и моей супруги выплыли в воду из дюжины икринок двенадцать крохотных головастиков — прелестнейших детенышей, черных и блестящих, с большими круглыми головками и с длинными хвостиками с плавничками на них. Ужасно горды были ими и я, и моя жена, и тотчас с усердием взялись мы заниматься надлежащим их воспитанием, дабы в будущем головастики наши стать смогли респектабельными лягуша́ми и лягу́шами и, добившись достойного положения в обществе, послужить нам опорой.

   Живем мы в небольшой уютной норе под берегом речного заливчика. Прямо пред обиталищем нашим лежит большой плоский камень, на нем обычно сидели мы и наблюдали, как детишки, плавая поблизости, подрастали и развивались. Хотя, правду говоря, в первые свои дни головастики наши почти и не плавали: больше им нравилось просто лежать да полеживать на дне, закопавшись в ил. Рассудили мы с женой, что привычка такая может неблагоприятно сказаться на физическом развитии малышей, и потому решили поучить мы их плаванью. Потомство свое разделили мы на две группы: одну шестерку головастиков тренировать стала супруга, другую я. Муштровали мы их плавать и гуськом в одну линию, и колонной попарно, и шеренгой; учеба шла успешно, хотя ученики по причине младого весьма возраста глуповаты еще были; всякий раз, скажем, когда командовали мы им остановиться, не останавливались они, а упрямо плыли и плыли дальше, пока не стукались о берег или о какой-нибудь камень.

   И вот, около недели назад велели мы всем двенадцати нашим головастикам гуськом поплавать, и поплыли они один за другим цепочкой просто на загляденье как красиво! Мы же вдвоем — я и их матушка — приглядывали за ними с плоского камня, и неведомо было нам, что заплыла незаметно в наш заливчик огромная хищная рыбина и прилегла на дно отдохнуть. И вдруг — с ужасом заметил я, как раскрылась широко страшная пасть той рыбины, и прямиком в ее сторону движется быстро цепочка наших головастиков! Проревел им я во всю мощь моей глотки команду развернуться и плыть к нам, но они то ли не поняли меня, или же просто не послушались, — и мгновения спустя вся цепочка пловцов сокрылась в пасти чудовищной рыбины!

   Супруга моя пала с воплем отчаянья мне на руки и вскрикнула:

   „Ой! да что же нам теперь делать-то?! Потеряли! потеряли мы всех, всех детишек наших!“

   „Не отчаивайся ты! — крикнул я ей, хотя и сам был в отчаянии ужасном. — Надобно нам сейчас, знаешь, кровь из носу, но удержать как-нибудь здесь, подле нас эту рыбину! Если только исхитримся такое сделать, сможем тогда без спешки что-нибудь да придумать для вызволения питомцев наших из ее брюха!“

   Рыбина из нашего заливчика никуда пока не уплывала, так и лежала она на дне и крутила своими круглыми удивленными глазами, ощущая, верно, как бьются о стенки ее желудка наши бойкие головастики.

   Супруга моя на миг задумалась, затем сказала мне:

   „Неподалеку тут, на дне речки видела я недавно леску старую с крючком на ней, у мальчишек оборвалась, когда рыбу они удили. Если только сумеем найти…“

   „Отыщи ее немедля! Ею-то и попробую я рыбину на привязь посадить“.

   Снасть ту рыболовную супруга моя быстро сыскала. Оборванный конец лески привязал я накрепко к нашему камню тому плоскому, а затем тихонько, украдкой подплыл сзади к рыбине — и ловко подцепил на железный крюк ее правую жабру.

   Чудовищная рыбина резко дернулась, затем биться стала и хвостом своим вышвырнула меня из воды в воздух, — так, что вверх тормашками пролетел пять-шесть ярдов я. К счастью, ни крючок, ни леска не сплоховали, и моя пленница предпочла, в конце концов, благоразумно держаться на месте.

   После нескольких суток неусыпного нашего, томительного ожидания рыбина от голода лишилась, наконец, чувств: завалилась она на бок и раскрыла пасть — откуда и повыскакивали быстро один за другим на волю все наши — не головастики уже, — а зелененькие красавцы и красавицы!

   „Ах! ну вот же они все — детишки наши, наши головастики! — воскликнула жена. — Хоть и хвостики, да, потеряли они уже, и лапки у них выросли!“

   Да, всякий ведь головастик лягушонком, когда подрастет, становится! Детишки рассказали нам, что нисколечко не страдали они и нисколечко не скучали внутри той рыбины громадной, только страсть как проголодаться успели: аппетит-то ведь у лягушат потрясающий! Кинулись немедля мы добывать для них съестное и кормить их, и едва только успели закончить такую очень приятную для любых родителей работу, как примчались вдруг на берег к нам ваши солдаты — и повязали меня! Заверяю я вас, Ваше Величество: сегодняшний день — это первый за целую неделю день, когда из воды на берег смог я вылезти; и если только дозволите вы мне покинуть сию же минуту ваш дворец, опрометью поскачу я обратно к дому — приглядывать, как там подрастает мое юное потомство».

   Лягуш закончил свой рассказ, и король, поворотив голову к своим Мудрецам, сердито им сказал:

   — Ну вот, Мудрецы, опять вы ошиблись! Лягуш невиновен. Хваленая умность ваша, сдается уже мне, нисколько не умность, а недоумочность беспросветная, — прямо-таки из кожи вон лезете вы втроем, доказать мне то стараясь! Однако даю я вам еще один шанс: продолжайте давайте расследование, но если промахнетесь и в третий раз, наказание заполучите вы от меня куда более суровое, нежели то, какое обещал вам прежде!

   Лягушу Король преподнес в подарок красивый красный галстук; дал он ему и флакончик духов с просьбой передать своей супруге. Солдаты освободили задержанного из-под стражи, и тот радостный попрыгал к речному берегу.

   Мудрецы же возвели взоры к потолку и, постукивая пальцами о пальцы, думали и думали усердно; и объявили, наконец, на этот раз они, что ответственность за расхищение пудингов — с изюмом и орехами — возложить до́лжно только на Желтую Курицу — в вине ее у всей их троицы сомнений нет!

   Солдаты, высланные Королем на задержание Желтой Курицы, кинулись прочесывать тщательно Долину Мо, и скоро схваченная преступница приведена была бравыми вояками во дворец — пред королевские очи.

   — Мудрецы мои расследование провели и выяснили, что это ты расхищаешь пудинги мои — с изюмом и орехами, — заявил ей Король. — Ежели это правда, подвергну я тебя суровому наказанию.

   — Это неправда! Не могла я никак что-то расхищать тут у вас, потому что я только-только что возвратилась из странствий в местностях весьма и весьма отдаленных, — ответила ему Желтая Курица.

   — И в каких же местностях, расскажи мне, странствовала ты?

   — Сейчас, Ваше Величество, сейчас же непременно обо всем расскажу я вам! — ответила задержанная, после чего оправила аккуратно перья, растопорщенные неделикатными ручищами солдат, и начала свой рассказ:

   ИСТОРИЯ ЖЕЛТОЙ КУРИЦЫ



   «Каждый год садилась я в гнездо высиживать цыплят на тринадцать всегда штук яиц, и давно я к тому привыкла; однако в нынешний раз нанести яиц удалось мне только дюжину. В том, что толку от предстоящих хлопот мне с этими яйцами будет мало, я почти не сомневалась: всякая знающая курица скажет вам, что число двенадцать — число несчастливое, особенно для количества яиц в гнезде. И я пошла к Рыжему Петуху спросить у него совета.

   Он подумал-подумал — и сказал мне, что видел недавно на скале возле сахарной горы хорошее крупное яйцо; его, как он понял, легкомысленная курица какая-то снесла там и оставила.

   „Ежели такая уж нужда тебе в тринадцатом яйце, — добавил он, — я, так и быть, могу сходить, да и принести тебе его“.

   „Прости, что беспокою я тебя, отрываю тебя от дел твоих, но да, да: садиться мне надобно на тринадцать — и только на тринадцать яиц!“ — сказала ему я.

   Рыжий Петух — пернатый услужливый; минуты не медля, побежал он к сахарной горе — и скоро вернулся с большим круглым яйцом под крылом. Яйцо то добавила я к своей дюжине и прилежно отсидела в гнезде три недели — до дня, когда вылупились из них на свет все цыплята.

   Двенадцать из них желтенькими все были и пушистенькими — какими любая курица-наседка цыпляток своих только и мечтает видеть. А вот тринадцатый, — тот, что из большого яйца вылупился, — с черным пушком на свет появился, и каким-то неуклюжим на вид казался он мне. Да еще и клюв с коготками великоваты у него были, и очень остры были! Подрастал он быстро, и перерос скоро с лихвой всех других моих питомцев.

   Рыжий Петух оглядел однажды его внимательно, покачал головой и без обиняков заявил мне:

   „Беду, сдается мне, наживешь ты себе с цыпочкой таким. Не ястребиного ли роду-племени он?“

   „Чушь болтаешь, мистер Петух?! — возмутилась я. — Слова твои такие могу ведь я и оскорблением счесть!“

   Прекословить мне Рыжий Петух не стал, однако от черненького моего цыпленка-великанчика с тех пор старался держаться он подальше.

   К огорчению моему, у приемыша мало-помалу портиться стал норов: драки всё чаще и чаще затевал он с меньшими цыплятами, да и на меня иногда со злобой поглядывать он стал. И вот, когда однажды со строгостью призвала я его к порядку за то, что принялся с боем отнимать он корм у своих братишек и сестренок, с гневным криком набросился он вдруг на меня и вонзил мне в бок острые когти!

   Миг спустя взмыл он, крепко держа меня в когтях, вверх, в воздух, громко заклекотал — и я оцепенела от ужаса: потому что услыхала я, несомненно, клекот ястреба!

   Дальше и дальше от гнезда моего прочь улетали мы; летели и летели — над горами, над долинами, над реками, над озерами, — до того мига, когда заметила вдруг я на земле человека, который целился в нас из ружья. Хлопнул выстрел, — черный мой питомец взвопил пронзительно и выпустил меня из когтей. Кувырком полетела я вниз к земле, махая изо всех сил крыльями, чтоб не разбиться от удара оземь, и шлепнулась наконец на траву.

   Сильно не ушиблась я, но, увы, поняла, что вырвалась благополучно я из одной переделки для того только, чтоб в другую угодить: потому что человек с ружьем быстро подбежал ко мне, схватил меня с земли, зажал подмышкой и пошагал к своему дому.

   „Вот, погляди-ка ты, — сказал он, когда вошел в дом, жене своей, — хорошая жирная курица на завтрак нам!“

   „Посади ее в куриную клетку! — повелела ему женщина. — После ужина отрублю я ей голову и ощипаю“.

   Увы, готова я уже была опустить крылья и просто ждать без всякой суеты своей незавидной участи, однако огляделась я и увидела, что в клетке кроме меня нет никого (кур в ней хозяева, это было заметно, давным-давно как не держали), — и потому, собравшись с духом, принялась придумывать я способ спастись. И вот же, — к величайшей моей радости, обнаружила я вдруг, что одна из деревянных реек, из которых сколочена была клетка, слабовато держится на гвозде внизу. Пошатала, потолкала я ту рейку, — и гвоздь вылез из нижнего бруса! После такой удачи рейку сумела сдвинуть я в сторону — и — о, счастье! — вырвалась я из клетки на вольную волю!

   Тотчас бросилась я со всех ног прочь от дома охотника. Мест тех, к досаде моей, совсем я не знала, никогда прежде в тех местах я не была, и оттого не могла никак определиться я, в какую сторону надобно мне оттуда бежать, чтобы домой возвратиться.

   Быстрым бегом пересекла я густой лес и выскочила из него на опушку, подле которой расположилась лагерем армия неизвестной мне страны.

   Был уже поздний вечер. Наткнутся на меня солдаты — утром же приготовят себе из меня завтрак, мудро рассудила я и осмотрелась. Затем подкралась я незаметно к большой пушке, вспрыгнула на ее ствол, прошла по нему до жерла и спряталась в нем; тут, подумала я, заметить меня никто не сможет, и до утра пробуду я в безопасности.

   Проспала крепким сном в пушечном стволе всю ночь я, а утром расслышала спросонья разговор двух армейцев, которые стояли возле пушки.

   „Солнце вот-вот взойдет, — говорил один из них. — А ну-ка салютни давай из пушки этой побудку всем! Заряжена она?“

   „О, да! — ответил ему другой. — А в какую сторону ствол навести?“

   „Вверх стреляй, в воздух, чтоб ненароком в наших тут не попасть!“

   Затрясло меня от ужаса, когда услыхала я такое; надобно мне, подумала я, поскорей из пушки вылезать, да опять побегом себя спасать, как вдруг — бабах!!! — пальнула пушка, — и словно вздернутая смерчем, рванула ввысь я, в воздух.

   Перепуганная и беспомощная, взлетала я — я это чувствовала — все выше и выше; наконец пришла я в себя и заметила, что взнесло меня далеко выше облаков. А затем падать я стала. Замахала я изо всех сил крыльями, — и обнаружила вмиг, что могу с их помощью не валиться камнем вниз, а планировать, и даже в любом нужном мне направлении. Догадки у меня там были уже, что Долина Мо находится, скорей всего, от тех мест к западу, и потому взяла я курс на запад. И скоро заметила я, что лечу уже над нашей страной, — и на родную мне землю благополучно в конце концов, замахав крылами, спарашютировала я!

   И вот же! — едва перевела я дух и подумала, что все мытарства мои закончились, наконец, — не тут-то было! — солдаты ваши, Ваше Величество, с угрожающими криками выскочили вдруг из кустов, схватили меня и к вам во дворец сюда притащили.

   Обвиняют меня в расхищении пудингов ваших, но, Ваше Величество, все ведь девять последних дней за пределами вашего королевства пробыла я, и потому к деянию такому причастной никак я не могу быть!»

   Король, едва только закончила Желтая Курица рассказ свой, разгневался до чрезвычайности на Мудрецов своих — за то, что и в третий раз дали они промашку в порученном им важном расследовании. И отдал он солдатам приказ взять всех троих «следователей» под стражу и бросить их в темницу.

   Пережившая немало тяжких испытаний Желтая Курица получила в подарок пару золотых сережек с каменьями, подобранными кастеляном под цвет лица ее, и Король, извинившись перед ней за привод по наущению глупцов-мудрецов к нему на суд, разрешил ей отправиться домой.

   Затем Его Величество пересел с трона в мягкое удобное кресло и принялся думать-думать-размышлять: придумывать самое суровое и вместе с тем наивыгоднейшее для собственных своих интересов наказание для всей троицы своих болванов Мудрецов.

   «Эх, поменять бы мне где-нибудь трех олухов, кои столько лет притворялись при моем дворе Мудрецами, на Мудреца одного-единственного — но настоящего! — сказал себе Король. — Хм-м… А мысль недурна!»

   Наутро Трех Мудрецов во исполнение королевского приговора провели в дворцовую кухню и там пропустили их по очереди через мясорубку, — обратив в мелкорубленый однородный фарш. Король добавил в фарш тот пригоршню соли, вымешал хорошенько и затем вылепил из него человеческую фигуру — которую повар поместил в печь и продержал в ней до полного запекания.

   — Ну, вот: три глупца дали мне, думаю, на выходе Мудреца! И может, назовет он мне, в конце концов, того злоумышленника, который расхищал по ночам пудинги мои — с изюмом и орехами?!



   — Назову! — ответил тотчас свежеиспеченный Мудрец. — Дело всё проще пареной репы: Пурпурный Дракон их расхищал!

   — Ах, вот как?! Превосходно! — похвалил его монарх. — Вот, наконец, и узнал я истину!

   Мудрец не ошибся: правоту его в очень скором времени подтвердили все дальнейшие связанные с проводившимся расследованием события.

Продолжение